Буря на острове - Страница 32

Когда пришло время отправляться в постель, Вильгельма хотели положить в хозяйской опочивальне, но он не согласился, велел выделить ему гостевую комнату. Тогда его расположили в той самой лучшей в доме комнате, которую занимал когда-то злополучный барон. И своим присутствием в ней король как бы снял мрачную память, оставленную предшествующими событиями. А комната с тех пор получила название королевской, и так её называли многие поколения потомков.

Когда утром следующего дня Вильгельм со своим эскортом отправлялся в Лондон, он забрал с собой Рауля де Гранвиля, пообещав Морису, что пристроит юношу к одному из своих доверенных людей, чтобы мальчик быстрее обжился в новом для него мире.

– Пусть привыкает, Морис, – сказал уверенно. – С чужим рыцарем он скорее повзрослеет, поверь мне. Ты же станешь жалеть и оберегать его, а это ни к чему.

Морис согласился с этим. Что тут скажешь? И он хорошо знал, что если Вильгельм взял на себя заботу о Рауле, он проявит её сполна.

А в оставленном королём поместье ещё долго не утихали разговоры о посещении монарха. Люди были горды тем, что видели короля так близко, некоторые даже сидели с ним за одним столом.

Только Морис и Эльгита не ощущали, казалось, ничего, кроме собственного, накрывшего их с головой счастья. В эту ночь у них состоялось, наконец, столь долго ожидаемое супругом слияние, которого так боялась Эльгита. Теперь она удивлялась себе – почему так долго отказывала в этом сказочном наслаждении и ему, и себе? Всё оказалось просто и совсем не страшно, когда она поняла, что любит этого мужчину, и предложила ему себя, открылась без колебаний. Морис поначалу был очень осторожен и нежен, но когда понял, что жена отвечает на его страсть, дал волю своему давно сдерживаемому желанию, и они вдвоём улетели под небеса. Он был ненасытен. Она тихонько смеялась счастливым грудным смехом и вновь и вновь отдавалась ему, отдавалась безоглядно и радостно. С этого дня началось их настоящее счастье, и они не могли насытиться друг другом. Дел в поместье было великое множество, но иногда среди бела дня эти двое, переглянувшись, вдруг исчезали в опочивальне и появлялись часа через два с виноватыми, но счастливыми лицами. О ночах и говорить нечего, они были горячи и сладки.

К середине лета стало ясно, что Эльгита в тягости. Морис был на седьмом небе от счастья. Эльгита гордилась тем, что носит в себе новую жизнь и готовится подарить мужу сына. У неё даже сомнений не было, что родится сын, – от таких горячих слияний, когда они полностью растворяются друг в друге, иного и ожидать не приходится.

Морис несколько раз выезжал по заданию короля. Нужно было возводить новые крепостные сооружения, пока всё ещё на юге. Сам Вильгельм отбыл в Нормандию – повидать жену и детей, по которым скучал безмерно, и решить множество вопросов, накопившихся в его отсутствие на континенте. В Англии он оставил двух регентов, которым хватило хлопот в отсутствие монарха. От имени короля страной правили его ближайшие сподвижники Вильгельм Фиц-Осберн, получивший титул графа Херефорда, и Одо, епископ Ба-йё, единоутробный брат Вильгельма. Воспользовавшись моментом, подняли головы те непокорные саксонские дворяне, что не желали подчиниться власти нового короля. Они надеялись, что в отсутствие Вильгельма смогут справиться, но жестоко ошиблись. Люди, которым доверял король, оказались на высоте. Сопротивление было жестоко подавлено, а непокорные подданные лишились своих поместий и вынуждены были бежать, чтобы спасти свою жизнь.

Король вернулся из Нормандии в самом начале зимы, шестого декабря и тут же ринулся в бой – осадил столицу Девона Эксетер. Большинство танов этого края давно уже покорились Вильгельму, но Эксетер продолжал сопротивление его власти, и с этим нельзя было больше мириться. Этот древний город, сохранивший ещё римские крепостные сооружения, был неплохо защищён. Он продержался в осаде целых восемнадцать дней, но, в конце концов, был взят войсками короля. Вильгельм в срочном порядке возвёл здесь новый замок и разместил сильный гарнизон – для устрашения округи. А сам тем временем прошёл со своим войском через весь Девон, Сомерсет и Корнуолл, силой склоняя к повиновению тех, кто продолжал упорствовать.

Морис де Гранвиль был, разумеется, со своим королём, помогая ему как в битвах, так и во взятии и возведении крепостей. Он едва успел вернуться домой к рождению своего сына. Ребёнок появился на свет в феврале, когда на дворе заметали лютые метели, а деревья трещали от мороза. Как и ожидала Эльгита, это оказался мальчик, крупный и крепкий ребёнок, который сразу же заявил о своём приходе в этот мир громким требовательным криком. Счастливый отец вынес его в зал, где ожидали взволнованные домочадцы и, подняв над головой, громко представил собравшимся своего наследника Филиппа де Гранвиля.

А Вильгельм, отвоевавшись, задумался над своими дальнейшими шагами. Он много общался с женой, когда был в Нормандии, и между горячими исступлёнными ласками успел о многом с ней поговорить. Поведал о тех трудностях, с которыми столкнулся на острове, разумеется, обходя молчанием наиболее тяжёлые картины кровавых столкновений. Ей и так приходится волноваться за него, зачем же нужны эти чисто мужские подробности. Рассказал он и о Морисе де Гранвиле, которого Матильда хорошо помнила. В итоге всех этих бесед Матильда не просто затронула, но достаточно остро поставила вопрос о своей коронации в Англии. Это очень огорчило Вильгельма. Не потому, что он был против этого в принципе. Нет. Он был готов разделить с ней трон. Но он хорошо понимал свою жену и знал, что она стремится стать королевой не из пустого тщеславия, и не для собственного удовольствия, но чтобы помочь ему. Она искренне считала и верила, что женское участие в деле управления покорённой страной может несколько смягчить отношения между правителем и подданными, сделать самого короля, на взгляд англичан, менее суровым и более человечным и, в конечном итоге, помочь в деле окончательного подчинения его воле мятежной страны. Так, к слову сказать, полагали и многие советники короля. Но Вильгельму было трудно пойти на это. Он не считал бесконечно вспыхивающую мятежами Англию безопасным местом для своей жены. От непокорных саксов можно было ожидать чего угодно. И даже те из них, что склонили головы перед победителем и принесли клятву верности, не вызывали у него доверия. А случись что с его малышкой-женой, Вильгельм никогда не простит себя, а уж от непокорной страны полетят клочья. Куда лучше избежать такой опасности. Но Матильда настаивала, и королю пришлось согласиться.